название: В тишине
автор: Сара Пинборо
дата выпуска: 25.06.2009
Перевод: в процессе
Частей: 3-7 из 27
переводчик: я
Данный перевод не подразумевает под собой получение материальной выгоды.
Главы 1-2 - www.diary.ru/~springbud/p147200927.htm#more2
Главы 3-4
Дворники на старом "Форде Эскорт" тихо заскрипели, под мерные удары метронома разбрызгивая капли дождя в стороны. Вглядываясь в ночь, Диллис Льюэлин сжала лежащую на коленях сумку чуть сильнее. На этом участке дороге и на несколько миль вперед не было даже осветительных фонарей. Она слегка выдохнула в напряженной атмосфере. Казалось, это было путешествие длиною в вечность.
Покинь они ферму в три, как она предлагала, уже добрались бы до Кардиффа. Но Барри сперва четырежды убедился, что все поняли его инструкции, прежде чем схватить ключи от машины – за ворота они выехали только в семь. Как будто их мальчики не знали ферму как свои пять пальцев. Они работали на ней, едва научившись ходить. И она, и Барри настояли на этом. Их ферма была семейным делом, и ничего не должно было меняться.
Бровь изогнулась при ее тщетной попытке разглядеть хоть что-то в темноте, но все что она видела, были капли, стекающие по окну с пассажирской стороны. Она окинула взглядом циферблат на приборной доске. Время отсвечивалось 23:15, и она подавила стон. Барри без сомнения обвинил бы ее в их позднем прибытии из-за "B&B", но она просто не могла не остановиться на обед, даже если Happy Cook[1] "была настоящей обдираловкой". Из-за болезни ей приходилось принимать много лекарств. А прими она их без еды, ее бы начало тошнить. И это была не вина Барри, что она ему ничего толком не объяснила. Их брак не был их тех, в которых что-то обсуждалось. Он был из тех, который протекает сам по себе.
Сидя рядом, он упер взгляд на белую полосу на дороге, пунктиры которой молчаливым образом гармонировали с дворниками. Барри напевал октавы нижние и верхние снова и снова. И даже при звуках этих простых упражнений любой мог понять, какой красивый у него голос. Это был голос настоящего валлийца, полный природной силы твердой земли и долин, что вынашивали его, столетия истории и силы слышались в каждом звуке. В пении Барри Льюэлина не было ничего жеманного, не то что у этих вест-эндских фигляров – исполнителей из Лондона. Когда ее Барри пел, люди обращали внимание.
И все же, смотря на отточенный чуть склоненный подбородок мужа, впервые его голос казался ей тускловатым. Она не могла перестать думать, что он счастлив, что в этот раз они не поют вместе, и это омрачало ее. Много лет назад пение в церкви свело их вместе: она – лучшее сопрано, он – лучший тенор, и оба подавали надежды.
Она подумала, что ее собственные волосы поседели и, смотря на складки и морщинки на лице мужа, гадала, куда же делись те двое молодых людей, которые любили заниматься вместе музыкой. На самом деле тогда они много чего любили делать вместе, но двадцать с лишним лет брака и тяжелая фермерская жизнь могла создать трещину и в самом прочном союзе.
Вдалеке показались сверкающие огни Кардиффа, что сделало темноту вокруг автомобиля еще более давящей. Хотя возможно, ее душила атмосфера внутри машины. Рассматривая узлы и вздутые вены, которые появились на тыльной стороне рук за последние месяцы, она размышляла, находил ли Барии ее все еще привлекательной. Она верила, что, хотя они никогда по-настоящему не говорили и не смеялись друг с другом, как показывали по телеку, все же их отношения базировались на молчаливой любви.
Когда стартовало национальное соревнование по пению, в глаза Барри вернулись искры, они снова улыбались друг другу. И неплохо справлялись, заняли второе и третье место в своей категории в двух из четырех проведенных конкурсах. Она знала, что была слабее, но всегда думала, что это не особо имеет значение.
По крайней мере пока не хватил "удар". Ее сухие пальцы потянулись и прикоснулись к небольшой впадине у левого уголка рта. Больше никакого пения. Помимо того, что она потеряла некоторые способности воспроизводить звуки, ее проклятый мозг не гарантировал, что она запомнит все слова песни. Она чувствовала себя беспомощной уродливой идиоткой. Об этом они тоже не говорили. Они просто прошли через это. Но она была уверена, что увидела, как сверкнули глаза мужа, когда доктор сказал, что ей нельзя принимать участие в конкурсе в этом году. Его взгляд разбил ей сердце. Он безумно хотел победить, а она не понимала этого. Неужели эту так мало нужно?
Для Диллис было очевидно, что Барри почти рад ее "удару". И об этом они вновь не поговорили. Хотя в эти дни она не всегда могла подобрать правильные слова, совсем как когда она пошла на почту и продолжала убеждать бедную Энид у стойки дать ей фунт бананов, вместо первогласных, классных – не гласных, марок, за которыми пришла. Возможно, этот побочный эффект был благословением. Диллис казалось, что единственным способом сохранить брак было – не общаться. Если вы начнете говорить, на чем вы остановитесь?
– Черт! – на миг про октавы было забыто. Голос Барри был полон фермерской земли, пока он боролся с рулем, когда машина вдруг дернулась, тряся их вдоль дороги. "Эскорт" пересек белую линию, выезжая на полосу встречного движения, и Барри наконец-то затормозил у барьера c другой стороны дороги.
С минуту они сидели, переводя дыхание. Диллис ослабила крепкую хватку на сумке, а Барри привалился на руль.
– Чертово колесо спустило, – он медленно повернул голову в ее направлении, а его взгляд был полон теплоты и трепета, когда он потянулся и сжал ее колено. – Ты в порядке, любимая?
Диллис кивнула и улыбнулась. Дернувшийся ремень безопасности причинил боль плечу, сердце колотилось о грудную клетку, но теплота и забота в прикосновении мужа почти что сделали аварию стоящей того. Возможно, она была несправедлива к нему. Возможно, "удар" вынудил мозг играть с ней злые шутки. Возможно, осталось немного любви.
– Уверена? – Барри внимательно посмотрел на ее голову, словно подумал, что шок может привести к еще одному "удару". "Удару", после которого она будет волноваться только о бананах и марках.
– Все нормально, честно, – она сжала его руку.
– Хорошо. Оставайся тут, я сменю покрышку. Не вовремя мы попали в это "B&B". – Его взгляд переместились в сторону, а улыбка на лице была глуповатой. Смотря, как он выбирается из машины, Диллис знала, что ему жаль. Жаль, что выехали поздно, жаль, что с ней случился "удар", жаль, что ему нравилось петь одному. Странно, как много всего можно сказать в браке, даже не разговаривая толком.
Хотя они были на въезде в город, дорога была темной, Барри работал при свете фары и отбрасывал длинные тени на шоссе. Дождь перешел в легкий туман, обволакивающий ее щеки, а пригнавший его бриз нашептывал холодом ей в шею. Задрожав, Диллис сильнее закуталась в пальто.
– Ты сам в порядке? – спросила она.
– Да, просто сменить бы покрышку, – раздался отдаленный голос Барри с другой стороны. Домкрат стукнулся о твердую землю, и Диллис слышала сосредоточенное дыхание мужа, пока он накачивал домкрат, машина приподнялась. Где-то вдали гукнула сова, с обеих сторон дороги послышался шелест деревьев, темные очертания которых оттеняли полуночную синь неба. Напоминает дно океана, подумалось ей, когда она повернулась посмотреть на деревья. Там, должно быть, что-то было, но этого просто не было видно.
Позади низкого металлического защитного барьера были толстые сучковатые деревья, затененные ветви которых сплетались и хрустели, создавая природный барьер. Границу нельзя было переходить. Диллис оглянулась на сломанную машину и плотный асфальт дороги, а потом на защитный барьер с другой стороны шоссе. Они были захвачены в ловушку на дороге. Она вновь задрожала, на этот раз пытаясь отогнать гнетущее чувство. Просто смешно. Она ведь не ребенок. Нечего бояться темноты.
Барри показался из-за машины, доставая запасное колесо и заменяя им проколотое. Он улыбнулся ей.
– Если хочешь согреться, можешь пособирать куски резины, что мы оставили по всей дороге и отбросить их в сторону. Наверно, опасно их там так оставлять.
Диллис кивнула, осмотрев дорогу вокруг себя. Может, ей стоило остаться в машине. Блуждание в такой мгле не казалось особо привлекательным. Она тяжело сглотнула и только потом поняла, что весьма развлеченный Барри наблюдает за ней.
– Не говори, что ты боишься темноты, Диллис Льюэлин, после стольких-то лет. Мы с тобой пересекали поля в кромешной тьме, чтобы вернуть баранов и коров в загоны. Что с тобой не так, женщина?
Он шутил, не корил ее, и она немного посмеялась и дернула плечами.
– Наверно, огни города пугают меня.
– А я ведь предупреждал, – он пристроил колесо. – Может, споем?
– Ой, не глупи.
– Раньше ты не думала, что петь со мной глупо, – он прикрутил первый шуруп. – Ну же, только ты и я. Если забудешь слова, просто напевай мелодию.
Диллис посмотрела на кусочек оторванной резины, валяющейся посередине дороги. Ей действительно стоило убрать его.
– Ладно, что споем? – она сделала три невесомых шага в сторону от машины.
– Травиата, ария "О счастье", – достиг ее голос Барри. – Наше лучшее.
Она улыбнулась. В позапрошлом году они взяли второе место этой песней. Судьи сказали, что никогда не слышали такого великолепного исполнения арии у любителей.
Они даже не скоординировались. Барри и Диллис Льюэлин просто начали петь в ночи. Ее легкие раскрылись и позволили словам произноситься бессознательно. Диллис начала расслабляться. Она подняла первый увесистый кусок резины и отшвырнула в сторону. В подлесье что-то захрустело, звук поднялся высоко до верхушек деревьев.
Диллис пристально смотрела, звуки в ее горле дрожали. Позади нее даже в полусогнутом положении голос Барри порхал как птица в небе, достигая небес. Это было прекрасно. Даже в лучшие свои времена она не доходила до такого уровня пения. Диллис могла пропеть мелодию, но когда пел Барри, было ощущение, словно вся недосказанность передалась в музыке.
Хруст послышался еще от одного дерева, будто некто наблюдающий за ними перепрыгнул с одного дерева на другое. Сделав два шага назад, Диллис подняла глаза, ее пение прервалось. Барри не замечал ее молчания, его часть дуэта все еще заполняла тишину ночи, пока он устанавливал колесо.
В деревьях что-то было. Что-то плохое. Мороз пробежал по пальцам рук и ног Диллис, ее начала бить дрожь. С широко раскрытыми глазами она взглянула в темноту свисающих ветвей. Между скрученными, затененными очертаниями было пятно абсолютной черни. Черноты по другую сторону пустоты. Ее рот раскрылся, она старалась дышать, но, смотря в это абсолютное ничто, казалось будто все что она знала, иссохло внутри нее. За спиной пение Барри прервалось, звук растаял, покинул ее уши.
Барри. Ее мозг ухватился за это слово, сконцентрировался на нем. Барри, не бананы, не первогласные бананы, а Барри. Она попятилась к машине.
Словно сквозь себя она видела, как опала улыбка мужа, когда он притопнул, вытирая руки о брюки. Его губы двигались, но она не слышала его слов. Ее сердце хотело выскочить из бесшумной пустоты. Чувствуя, что ее губы шевелятся, зная умом, что кричит и только надеясь, что нашла правильные слова в мертвой тишине мозга, она оттолкнула супруга к переду машины, прежде чем вкарабкаться внутрь нее.
Только когда она закрыла дверь и с отчаянием опустила защелки, она услышала, как снова и снова хрипит: "Двигай… двигай… двигай…". Обернувшись назад, она была почти уверена, что нечто спрыгнуло на середину дороги и стало приобретать какие-то черты именно тогда, когда Барри тронулся, свернул на правильную сторону дороги и помчался к городу.
Долгие пять минут ни один из них не заговаривал. Барри целенаправленно смотрел на дорогу, а Диллис схватилась за сиденье, усиленно вглядываясь в зеркало заднего обзора. Затем, когда она доехали до ярких огней Кардиффа, она почувствовала, что ужасная пустота покинула ее, а сердце стало биться в нормальном ритме. Она откинулась на сиденье и выдохнула. Каждый звук казался, новым, чистым и прекрасным.
Барри обернулся на нее.
– Господи, Диллис. Что это было только что?
Она смотрела сквозь лобовое окно. Он бы не поверил ей. Она слышала это в резкости его голоса. "Там было что-то…" Что это
было? Как ей объяснить? "Там было что-то в деревьях. Что-то плохое".
Она не смотрела на мужа. Она знала, что увидит. Мужчину, кусающего губу, когда по-настоящему хочет заорать, мужчину, напуганного, что в голове его жены происходит нечто нехорошее, не имеющее отношения к последствиям "удара". По любому, к тому моменту, когда они устроились в небольшом мотеле типа "ночлег и завтрак" недалеко от залива, разделенный на двоих момент счастья полностью прошел. Спали они в тишине.
Глава четвертая
Хоть день был серый и пасмурный, яркое освещение больницы по-деловомускрывало любой намек на дождь. Заглянув через небольшое стеклянное окно дверимежду коридором и реабилитационной, Гвен изучала четырех свидетелей. Еслистулья остальных были расположены полукругом по направлению к телевизору или пообе стороны от столов с настольными играми, певцы сидели в ряд близко-близкодруг к другу так, что если кто-то чесался или двигался, то задевал другого.
Гвен нахмурилась, две тоненькие линии прорезались междубровями и замерли там, где в один прекрасный день они останутся навсегда. Что-тов том, как сидели эти люди, напомнило ей о детстве, когда хочешь быть максимальноблизко к лучшей подруге, чтобы хихикать и обсуждать мальчишек. Но ни один из этих четырех не был ребенком. Наоборот,очень даже далек от того возраста.
В конце ряда сидела женщина, голова опущена, длинные светлые волосы прикрывают лицо над тесно обтягивающим тонкую фигуру платьем. Наверняка она была самой молодой из четверки – далеко за двадцать. Гвен вспомнила, что в описании, которое она получила от следственной группы, блондинка была обозначена как Магали Ист. Рядом с Магали сидело двое мужчин, Пол Дейвис и Джон Геоган, ни один ничем особо не примечателен, обоим за сорок. Еще одна женщина сидела с другого краю. Седовласая, хотя скорее моложе, чем выглядит. Это должно быть была Рианнон Кейв.
Гвен свела брови на переносице. Телевизор был включен, но ни один из четверки, похоже, не смотрел дневное ток-шоу. Двое просто молча уставились на кусочек стены перед собой. Хотя их губы шевелились, не было похоже, что эти двое говорят друг с другом. Гвен выдохнула, окно запотело. Они были странными, но как минимум, были в сознании.
Она в нетерпении топала ногой, ожидая, пока придет Джек с медсестрой и подносом с чаем. Медсестра описала психическое состояние всех четверых, как "хрупкое" и сказала, что они встревожили других пациентов руганью, когда ранним утром вышли из своего кататонического транса. Они знали, что их привели в реабилитационную комнату для беседы с полицией, а Гвен понимала, что чем дольше она тянет, тем взволнованнее становятся свидетели, если они такие ранимые, какими кажутся.
Гвен взглянула на часы и вздохнула. Джек отсутствовал больше, чем требовалось, чтобы пойти к торговому автомату даже в общественной больнице. Коридор смотрел на нее пустой глазницей, только худенькая медсестра шуршала юбкой, заполняя баночки на тележке лекарствами. Она не подняла глаз.
Гвен прикусила губу. Не было никого толка в пустом сновании туда-сюда, как констебль в ожидании босса. Она вполне могла начать сама. Медсестра была хорошенькой, и Джек стопроцентно ей приглянулся, а он не так уж и щепетилен по поводу флирта на работе, вполне мог и отвлечься. Ее губы слегка вытянулись улыбке. Чертов Джек со своей сексуальной внешностью. Если бы только они нашли какую-нибудь инопланетную технологию, которая бы удалила это его качество, они все могли бы пораньше разбежаться.
Покидая бледную зелень стен больничного коридора, она толкнула дверь и тут же линии над переносицей разгладились. Смех Филлипа Шофилда[2] заполнил ее голову, и она обернулась на телевизор в углу. Боже, телевизор просто орал, но четырех свидетелей это вроде бы не особо беспокоило.
Пододвигая к ним стул, она мило улыбнулась.
– Привет, – произнесено мягко. – Я Гвен Купер. Я хочу задать вам пару вопросов о вчерашнем вечере, если вы не против.
Блондинка в конце ряда закачалась взад-вперед, но подняла голову и зафиксировала залитые кровью усталые глаза на Гвен.
Шофилд и его гость засмеялись у нее за спиной, создавая барьер между Гвен и людьми напротив.
– Ничего, если я выключу телевизор? Он очень шумный.
Все четверо как один решительно помотали головами. Женщина повзрослее, Рианнон Кейв, подалась вперед.
– Мы хотим его слышать. Мы хотим звук.
Она выплюнула слова резким свистом, и Гвен слегка откинулась. В глазах женщины было отчаянное сопротивление, граничащее с безумием. Когда она откинулась на сиденье, ее рот дернулся, челюсть двигалась так, словно она ее сжала и с вызовом посмотрела на Гвен.
С минуту Гвен не произносила ни слова, оценивая ситуацию. Они определенно были взволнованы тем, что увидели сильнее, чем она полагала. Может, ей следовало подождать Джека. Она поняла, почему медсестра назвала их "хрупкими". Насколько могла судить Гвен, они были более чем "хрупкими". Они были почти сломанными.
Четыре пары глаз уставились на Гвен, каждый из свидетелей так сильно сжимал руку рядом сидящего, что казалось их суставы вот-вот прорвутся наружу через кожу. Словно боясь, что кто-то разлучит их друг с другом. Наблюдая за ними, на Гвен нашло озарение. Агрессия в глазах Рианнон была лишь замаскированным глубинным страхом. С чего бы еще им так цепляться друг за друга?
Несмотря на смутное непонятное ей чувство отвращения, Гвен наклонилась вперед.
– Я понимаю, что это было огорчительно для вас, но мы должны попытаться и узнать, что случилось с Ричардом Гринвудом.
Магали Ист напряглась, и Гвен стало интересно не царапают ли ее ногти мягкую ладонь мужчины по соседству. Если да, то он вроде не замечает.
– Мне просто нужно, чтобы вы попытались вспомнить, что случилось вчера ночью в церкви, когда вы репетировали.
Никто из четырех не заговорил, но Гвен почувствовала, как их напряжение и боль усилились. Они исходили от четверки волнами. Она продолжила, понижая голос и подсознательно успокаивая их этим.
– Если вы сможете сказать мне, что за человек сделал такое с вашим другом, мы сможем поймать его.
Магали Ист дернулась и затянула на себе одежду. Ее глаза смотрели куда-то позади Гвен.
– Оно пришло через окно, – голос Магали звучал как битое стекло, будто вобрало в себя воспоминания. – Это было… было… – губы дернулись, и она вдруг всхлипнула, полусогнулась, голова почти касалась колен, когда она расплакалась.
Гвен посмотрела на других трех: на лицах смятение, выражение сменяется, отображая ход воспоминаний в голове. Несмотря на желания оставить их в покое, Гвен настаивала. Ей нужно было знать. Торчвуду нужно было знать.
– Что это было?
Мужчина рядом со всхлипывающей Магали потряс головой и нахмурился.
– Я не помню. Я не помню. Я не помню
Рианнон Кейв открыла рот.
– Там был силуэт… черный силуэт, – она заколебалась. – Более чем черный. Он был ужасный. И потом я почувствовала… я почувствовала…
– Я не помню. Я не помню. Я не помню, – выкрикнул мужчина, и Гвен вздрогнула, пытаясь расслышать, что сказала Рианнон. Всхлипы Магали Ист стали громче, и ее боль тронула сердце Гвен. Что случилось с этими людьми? Что такого они видели, что произвело такой эффект?
– Что вы почувствовали, мисс Кейв?
Не говоривший до сих пор мужчина мотнул головой и произнес:
– Покинутость
Магали Ист подалась вперед, уложив голову на колени соседа. Все четверо прижались еще сильнее.
– Было тихо, – мужчина помрачнел.
– Как будто никого больше не было. Никогда, – свободная рука Рианнон Кейв взметнулась ко рту, глаза расширились. – Я хочу выбросить это из головы, – она ухватилась за Гвен, – Я хочу забыть. Пожалуйста, уберите это.
Оттолкнувшись в стуле, Гвен поднялась, стараясь аккуратно, но решительно высвободиться из тисков.
– Простите, я… – ее ноги почти запутались в кофейном столике, пока она пятилась. Звук в комнате рос, плач и крик сливались в единое целое.
– Я не помню. Я не помню. Я не помню. Я не помню…
– Уберите это! Пожалуйста!
– Так одиноко. Тишина…
Гвен потеряла надежду успокоить их самостоятельно, нужно было пойти за помощью. Они нуждались в седативах. В чертовом ретконе. С чем, черт возьми, они имели дело?
Рванув за дверь, Гвен столкнулась с приближающимися Джеком и медсестрой.
Лицо медсестры вытянулось.
– Что вы наделали, несчастная? – она не стала дожидаться ответа, ворвалась в реабилитационную, на ходу звоня в звонок, чтобы позвать помощь.
– Мне жаль, Джек. Я просто задала пару вопросов…
Джек схватил ее под руку и потащил вниз по коридору.
– Расскажешь по дороге.
– По дороге куда?
– Катлер звонил. Сказал, нашли еще одно тело.
Счастливая, что эти невыносимые муки остались позади, Гвен перешла на рысцу, чтобы идти в ногу с Джеком. Она вернется, пообещала себе Гвен. Как только сможет. И принесет с собой реткон.
Новая Глава 5Глава пятая
Она миновала 11-летнюю Элинор, чьи длинные волосы всегда были тусклы, не важно сколько раз их расчесывали и которую Эдриенн навсегда запомнит, как слюнявую девочку. Свернув за угол, она посмотрела в комнату Майкла уверенная, что он старается вставить пластиковый квадрат в круглую дыру, просто потому что оба предмета были одинакового броского красного цвета. Сиделка Райана, Чери, сказал ей, что Майкл может часами сидеть с квадратом в руке, просовывая его в круг. Эдриенн было интересно, сможет ли ребенок когда-нибудь осознать иронию. Все эти дети были квадратными столбиками внутри круга. Ей никогда не дано было понять, как работающие здесь сиделки не заканчивают свои дни в полном отчаянии. Она была плохой матерью. Она не вынесла Райна более восемнадцати месяцев.
За три двери до комнаты ее сына маленькая девочка, которую она не узнала, уставилась на стену и закричала, когда сиделка попыталась вытереть стекающие по лицу сопли. Эдриенн отвернулась в отвращении, первая "ласточка" ее головной боли громко застучала в затылке. По крайней мере, Райан не кричал. Прямо у дверей, в которые должна была войти, она провела наманикюренными пальцами по гладким волосам и пожелала, чтобы у нее было больше энтузиазма при встрече с ее прекрасным сыном. Нет, Райан не кричал. Он был слишком занят пением. Беспрерывным. День напролет. С момента, как проснется и пока не заснет, едва ли прерываясь, чтобы вздохнуть. Может, будь он потише, она бы выдержала. Может.
Когда Эдриенн вошла и изобразила улыбку для Чери, пение Райана даже не дрогнуло.
1. магазинчик-бистро.
2. известный британский телеведущий
3. песня к мультфильму Рэймонда
Глава 6
Глава шестая
Кивнув, Гвен взглянула на огромный голубой ковер. Он был местами изношен, а плинтус хоть и чистый, но был тонким и дряблым и требовал быть замененным. Наверно, дела у "Бэй Вью Беверли" шли не так уж и гладко. Интересно, как отразиться на этом убийство? Не удивительно, что чета выглядела такой взволнованной.
Полицейский фотограф коротко кивнул ей, проходя мимо вниз по лестнице. Цвет его лица сливался с бледным оттенком пластикового костюма. Что бы там ни находилось, оно вряд ли было "приятным". Она подозревала, что там. По крайней мере, она, Джек и полицейский имели представление, с чем имеют дело. Который бы из Беверли ни нашел тело, у него такой привилегии не было. Когда B&B снова войдет в строй?
Кучка офицеров в униформе дружной рысью прошли мимо них по узкой лестнице с хмурыми лицами, явно недовольные необходимостью уступать место преступления команде из загадочного Торчвуда.
Поднявшись наверх, Гвен пошла за Джеком по овальному узкому коридору и сквозь дверь с наклеенным керамическим значком: розы и сирень вокруг черной цифры семь. В ее голове мелькнула неосознанная мысль, говорил ли кто-нибудь когда-либо чете Беверли, что поход в Икеа не нанес бы особого вреда дизайну их помещений. Такая внутренняя несерьезность к ситуации удивила ее, и она не знала, рада или потрясена этим фактом. Мотнув волосами, она попыталась взять себя в руки и сосредоточиться.
– Так, так, – детектив Катлер стоял в центре спальни сдвоенного номера, руки глубоко погружены в карманы, пиджак расстегнут. – А вот и Малдер со Скалли.
Он улыбнулся и, хотя его глаза были приветливее, Гвен подумалось, что с утра пораньше он выглядит так же, как и поздно ночью. Его костюм был аккуратен, а рубашка заправлена, и все же что-то в нем заставляло Гвен полагать, что он только что выпал из кровати. И он все еще был не побрит. Оглядев его широкую грудь и помятое лицо, ей пришлось-таки признать, что в нем было нечто притягательное. Вообще-то, какая-то часть ее очень бы хотела увидеть его выпавшим из кровати. Или упавшим в нее.
– Нам нужно заканчивать так встречаться.
Катлер изогнул бровь.
– Поверьте, я был бы счастлив, – он кивнул в сторону маленькой объединенной ванной-туалета. – Он там. – Отступая, он предоставил комнату Джеку и Гвен. – Выглядит не очень. Его зовут Барри Льюэлин, 49 лет, въехал поздно ночью вместе с женой. Приехал для участия в певческом конкурсе. Как и предыдущий. И как вы видите, умер так же.
Гвен вошла в двери и на миг замерла. Ее желудок сжался, кислота начала прожигать путь наверх к грудной клетке; тяжело сглотнув, она подавила позыв. По многим причинам это преступление было хуже, чем то, что они видели вчера ночью в церкви Св. Эммануила. Если конечно возможно сравнивать двух людей, вскрытых от горла до копчика.
– Как Янто удается всегда оставаться в Хабе? – тихо спросила она.Джек сжал челюсть.
– Меня радует твоя уверенность.
В отличие от церкви ванная была крошечной. Умирая, мужчина забрызгал кровью все стены, алые отметины отчетливо бросались в глаза на белизне кафеля. Накабинке, где жертва скорее всего старалась противостоять ужасному нападающему,остались Размытые следы отпечатков пальцев. Душ выпал из держателя и бесполезно свисал на шнуре над телом.
Барри Льюэлин был обнажен. Наверняка при жизни он был сильным человеком, но лежа на полу тесной ванной-туалета, его ноги казались худощавыми и иллюзорными, слишком бледными из-за потери крови, их белизна сливалась с керамическим покрытием унитаза, которого касались ступни. Мускулы вытянутых предплечий ослабли и казались обвисшими. Как и у жертвы из церкви, торс Барри Льюэлина был вскрыт напополам, кожа походила на расстеленное на полу вокруг органов полотенце.
Гвен боролась с желанием схватить в спальне простынь и прикрыть его. Было что-то невероятное жалкое в обнаженных мужчинах средних лет, и факт, что этот был изрядно изуродован, не отменял этого. Ее радовало, что его голова повернута в другую сторону и не приходится смотреть в мертвые глаза. К мертвому взгляду она так и не привыкла. Ей на миг стало интересно, чтобы он сказал, используй они воскрешающую перчатку. Посмотрев на его выпотрошенные внутренности и изуродованное горло, она подумала, что он скорее всего послал бы всех подальше. Несмотря на свой же черный юмор, ее трясло. И даже помимо того факта, что воскресающая перчатка чуть не погубила ее саму, она была рада, что она была тем видом инопланетной технологии, которой они более не могли воспользоваться.
Джек посмотрел в распоротое горло мужчины.
– Пропали? – спросила Гвен.Джек поднялся
– Аха.
– Гортань и голосовые связки? – уточнил Катлер из-за их спин. – Я тоже заметил.
И Гвен, и Джек отвернулись от трупа, став лицом к Катлеру. Тот пожал плечами.
– Возможно, это в вашей юрисдикции и ваша проблема, и честно говоря, дай Бог, чтоб так и было, но мне все равно любопытно. – Детектив присел на край не расстеленной кровати. – Я хорошенько просмотрел полицейские фотографии вчера вечером, – он улыбнулся, а Гвен подумала, неужели именно это задумчиво-потерянное выражение лица делает его таким привлекательным.
– И вы были правы, – прервал Джек. – Думаю, вы знаете об анатомии больше, чем наша Скалли, но мы были бы благодарны, если бы вы держали свои открытия при себе.
Катлер поднял руки.
– Поверьте, я не собираюсь красть у Торчвуда его славу – он вздохнул. – Но если это просочится наружу… – он взъерошил и так беспорядочные волосы. – А мы все знаем, что это просочится. И когда это произойдет, я окажусь под обстрелом прессы. Так что чем быстрее вы найдете ответы, тем счастливее я буду.
– И я. Поэтому сообщите, что нашли ваши парни, пока мы добирались.
– Не так-то уж и много, – уныло улыбнулся Катлер. – В 9:15 утра жертва находилась в душе. Он пел, по показаниям пары из соседнего номера. Минут через пять они услышали звук разбитого стекла, это могло быть окно ванной. – Он взглянул на Джека. – И тогда Льюэлин прекратил петь. Через пару минут он начал кричать, но недолго. Соседи услышали, как жена колотит вдверь ванной, тогда они пошли и позвали хозяев. – Он сделал паузу. – Онипозвали нас. Я позвал вас.
Джек посмотрел на открытый чемодан на полу, на тюбик с кремом для лица на маленьком трюмо.
– Так где его жена?Гвен уставилась на него отчасти из-за его бесчувственности, и отчасти выговаривая себе за то, что находит его настолько сексуальным, хотя совсем недавно вышла замуж. И все же она думала, – рассматривая, как морщины на его лице собираются там, где могла бы быть ямочка, если бы он по-настоящему от души рассмеялся, – что нет ничего плохого в том, чтобы смотреть.
Катлер перехватил взгляд.
– Извините. Бестактность – составляющая моего обаяния.Гвен вернулась на место преступления. Она хмурилась.
– В ванной сломано зеркало. Словно в него ударили.
– Я подумал, наверно, это Льюэлин поломал при сопротивлении, – отозвался Катлер.
Выражение лица Джека стало мрачным.
– Ну, или что бы этот ни сделало, оно становится злее.
Нависла длинная пауза, которую нарушил Катлер.
Смотря, как он закрывает крышку телефона, Гвен знала, что именно он скажет, еще до того, как прозвучали слова.
– Еще один.
Снаружи разразились небеса.
Глава 7 НОВАЯ
Глава седьмая
Позади нее Райан аккуратно перешел с "Прогулки по воздуху" на " Где же ты любовь?" из мюзикла "Оливер"! Даже несмотря на Чери, пытающуюся влить ему в рот жидкость, каждая нота одна за другой звонко и текуче вырывалась из его рта. Каждый раз, когда ее мальчик пел, чарующая эмоциональная среда, созданная его голосом, делало для каждого почти невозможным поверить, что он может быть так отгорожен от людей. Никто не мог так петь без огромного запаса эмоций, заползающих к ним под кожу.
Эдриенн одарила ее усталой улыбкой.
– Да, я понимаю.
1. город расположен в непосредственной близости от курорта Пальма-Нова и является наиболее шумным городом Майорки.