название: Принцы Пограничья
автор: Дэн Абнетт
дата выпуска: 25.01.2007
Перевод: в процессе
Частей: 11 из 31
переводчик: я
Данный перевод не преследует целью получение материальной выгоды.
Главы 1-8Главы 1-2 - www.diary.ru/~springbud/p166491624.htm?oam#more...
Глава 3 - www.diary.ru/~springbud/p166492821.htm?oam#more...
Главы 4-5 - www.diary.ru/~springbud/p167016821.htm?oam#more...
Глава 6 - http://www.diary.ru/~springbud/p167333856.htm?oam#more2
Главы 7-8 - http://www.diary.ru/~springbud/p168084166.htm?oam#more1
Главы 9-11
Глава девятая
Дэйви Морган проснулся. Вокруг была тьма. Зеленый свет часов сообщил, что на дворе четыре часа утра. Он лежал весь в поту и дрожал, слушая бьющийся в окна ливень. Сон. Просто чертов сон. Просто глупый…
1. прогрессивный металл - подстиль метала, который основывается на прогрессивном роке и включает в себя сложные композиционные структуры, причудливые музыкальные размеры и интригующую технику игры на музыкальных инструментах;
Глава десятая
– Твою-то мать, – застонал он, потом моргнул. Какая-то ужасная попсовая музыка звучала из спальни. Он был в гостиной на полу. Что-то не состыковывалось. Да и он был не в состоянии сложить это в одну логическую цепь. Его голова пульсировала от ужаснейшей головной боли, рот пересох. Губы ныли, и вся пережитая им боль вечером в четверг чувствовалась даже сильнее, чем когда ее нанесли.
– Твою-то мать, – повторил он и закашлялся. Какой сегодня день?
Оуэн огляделся. Занавеси были открыты, из них в комнату проникал слабый солнечный свет. Он был одет. Один рукав разодран, на одной из штанин красовалось пятно грязи. Он не помнил о прошлой ночи. Вообще-то, он вообще ничего не помнил.
Он поднялся, что причинило боль. Тело качало, голова кружилась. Даже это причинило боль. Оуэн захромал в спальню. Музыка орала из будильника, лежащего на столике у не разобранной кровати. До тошноты радостный диджей продолжал говорить: "…это сногсшибательные "Four Play" Сегодня полдевятого вторника, а вот и новости с Гэйлом…"
Вторник. Точно. Вторник подходит.
Полдевятого? Будильник проиграл два часа подряд и не разбудил его. Пусть он и был в соседней комнате, все равно это было весьма не слабо.
– Боже, – произнес он и стал стягивать одежду.
Пока он вприпрыжку шел через гостиную, расшнуровывая ботинок, заметил на столе тарелку. Еда на вынос осталась нетронутой. На две трети полная бутылка пива стояла рядом в небольшой лужице воды. Он перестал прыгать, потому что это было реально больно.
– Какого черта ты делал вчера ночью, Харпер? – спросил он у себя.
Он вошел в ванную и открыл воду, сбросил всю одежду с обувью в корзину для белья, выловил ботинки и повернулся посмотреть на себя в зеркале.
Пар от воды уже начал заволакивать края зеркала. Оуэн увидел отражение бледного лица, которое смотрело на большие, выведенные на стекле помадой буквы. Одно только слово. Большой.
– Ну и где все? – спросил Джек.
– Ну, – отозвался Янто, пожав плечами, одновременно широко разводя руки.
Джек осмотрел Хаб.
– А я-то думал, я проспал, – зевнул он.
– Кофе готов, – сообщил Янто.
– Я знаю, – Джек втянул аромат носом. – Хоть что-то нормально в этом мире.
– Некоторые аспекты этого заявления чуть более шаткие, – сказал Янто, протягивая Джеку кусок бумаги. – Вот первое, что попало на глаза этим утром. Я подумал, ты захочешь увидеть.
– Знаешь, что это? – спросил Джек, читая страницу и кивая.
– Я редко высказываю предположения.
– Это – трудный день для нас, – потряс Джек бумагой.
– Еще один, – отметил Янто.
– В яблочко.
Дверь наподобие собачьего ошейника откатилась в сторону, вошла Тошико, сдерживающая зевоту.
– Простите, – произнесла она. – Извините, я проспала даже после будильника.
Она стала снимать пальто, когда Джек подошел к ней.
– Хочешь поговорить об этом? – тихо спросил он.
– О чем?
– О пересыпании.
– Не о чем говорить, я просто устала. Усталость прошлой недели еще не прошла. Каждое утро думаю, что вернусь в форму, – ее прервал еще один зевок. – Извини. Кажется, стало еще хуже. И головная боль. В голове гон стоит.
– Что?
– Звон.
– Ты сказала "гон".
– Не говорила.
– Нет, ты точно сказала, – поддержал Янто.
– Ну вот, я настолько устала.
Джек насмешливо взглянул на Тошико.
– У этой штуки действительно отвратительные последствия, правда?
– Кстати, – подключился Янто. – О штуке я и хотел упомянуть.
– О да. Говори.
– Она должна так делать? – Янто указал на стол за Тошико.
Они подошли к столу. Днем раньше Тошико заперла Амок в контейнер. Они слышали его. Оно билось внутри металлической коробки.
– Ух ты, – произнес Джек.
– Я услышал это, когда вошел. Сначала решил, что Оуэн снова запер себя в камере.
Тошико смотрела на контейнер.
– Когда мы запирали его, оно было в покое.
– А теперь оно беспокойно, – ответил Джек. – И кажется недовольным.
– Нужно проверить, – сказала Тошико, скосив глаза на Джека. Он кивнул.
Она надела защитку для глаз и отодвинула контейнер обратно в зону сдерживающего поля. Зажимы автоматически схватились за края контейнера и повернули его стороной, откуда доносился звук. Тошико закрыла лексанское покрытие. Нажала кнопку, отчего контейнер стал светиться голубым. Под куполом лексанского полушария начал производиться графический анализ.
– Я устанавливаю десять степеней защиты, максимальные направленные блокировки, все, что у нас есть и плюс ингибитор[1]. Брандмауэры уровня "К", Янто. Мы знаем, каким агрессивным это может быть.
Янто кивнул и задвигал пальцами по соседней под-панели. Изображение отобразилось на экране.
– Хорошо, – сказала Тошико и вновь нажала кнопку. Захватывающий ящик наручник автоматически разъединился и отъехал в сторону. Защитное поле начало мерцать.
Амок под воздействием силы притяжения поднялся из коробки и завис в голубом свечении, медленно вращаясь. Показатели в лексанском куполе и на мониторах Тошико и Янто начали ускоряться.
– Судоку-убийца с Планеты выверни-мозг не рад, – отметила Тошико.
– Это очевидно, – сказал Джек.
– Брандмауэры? – обратилась Тошико к Янто.
– Оно прошло сквозь три, но сейчас мы его удерживаем.
– Поведение преувеличенно-энергетичное, определенная потеря тепла. Что-то непонятное вне рамок спектра, чего я не понимаю. Отталкивающее. Очень взбудораженное. Очень обозленное, – указала Тошико на экран.
– Думаю, ему не понравилось, что мы нарушили игру, – кивнул Джек. – Думаю, ему не понравилось, что мы заперли его и лишили всех сенсорных контактов, – он посмотрел на Тошико. – Думаю, он хочет кого-нибудь, чтобы поиграть.
– Я знаю только, что наш ингибитор почти кровоточит от его эффекта, но мне становится плохо только от взгляда на него, – пожала плечами Тошико.
– Головная боль, – напомнил Янто, подняв руку.
– Психосоматическое явление, – сказал Джек. – Оно просто сводит нас с ума. Оно не может пережить, что не может добраться до нас. – Он нагнулся ближе и улыбнулся вращающейся металлической фигуре: – Можешь? – Он снова посмотрел на Тошико. – Пусть и так, запри в контейнер, наглухо запри и помести в изолятор в подвале, пока не найдем время деактивировать его или разобрать.
– У нас нет этого времени сейчас? – спросила Тошико.
– Нет, – ответил Джек. – Другой приоритет. – Он повел ее к листу, который ему передал Янто.
– Я не понимаю… – прочитала Тошико.
– Кажется, больше никто не собирается на работу, и это все упадет на наши с тобой плечи. Янто, не мог бы ты обзвонить всех и напомнить, что они работают на меня?
– Уже, – ответил Янто, поднимая трубку.
– Я все равно не понимаю, – сказала Тошико. – Куда мы идем.
– Мы идем в часовню, детка, – ответил Джек.
Несмотря на аккуратное промасливание колеса тележки все равно скрипели. Дэйви толкал ее вверх по тропинке к огороду. Небеса были пустыми и белыми, словно лист бумаги. Пустой день, застрявший между капризами погоды. По крайней мере, хоть дождя не было.
Земля сильно пахла ночным ливнем, почвой и овощами. Стоки булькали, впадая в сливы. Птицы пели на ветвях тонкими четкими голосами. Он решил избавиться от своего гостя спустя некоторое время после сна. Буря улеглась около половины пятого, небо прояснилось так быстро, что даже появились звезды. Уже одетый к этому времени Дэйви натянул пиджак землекопа и вышел в темную влажность. Стоял зловещий холодный час. Небо казалось отполированным, утыканным звездами. От Кардиффа поднималось янтарное свечение. Силуэты крыш и дымоходов торчали, напоминая зубочистки. Где-то жалобно скучила лиса. Звук шел с улицы подальше от огородов, зловещий отзвук приближающейся зимы. Это заставило Дэйви почувствовать себя одиноким и уязвимым. Он вернулся домой и решил дождаться утра. Он включил свет в ванной и присел.
– Извини, – сказал он, – но мне придется вывезти тебя завтра. Я не могу… – он умолк. Раздалось тихое жужжание. – Я не могу оставить тебя дома. Извини. Мне нужно спать, и у меня не может быть таких снов. Твои сны, не так ли? – Нет ответа. – Думаю, твои. Думаю, я просто попал в них. По-любому, извини.
В холодный рассвет он вывез тележку в сарай и запер там. Несколько вещей ночью попадали с мест, но ничего не пострадало от антропогенного вмешательства. Он внес тележку внутрь и аккуратно устроил, как и раньше.
– Ты будешь здесь в безопасности, обещаю. Тебя не побеспокоят. Я приду проверить тебя. – Дэйви повернулся уйти. – Здесь ты можешь спать сколько хочешь.
Вернувшись на кухню, Дэйви поставил чайник, включил радио и рыскал вокруг в поисках проездного на автобус. Он уже решил проехаться в библиотеку. Дэйви поставил на пол миску с кормом, постучал по краю вилкой, но кот не появился.
Квартира была в беспорядке, воздух застоялся. Грязная посуда тянулась по раковине, словно Рис старался поставить рекорд по мытью посуды и опустошению бутылок. Мусорный мешок полный отходов свисал с ручки ящика.
Гвен начала со спальни. Она собрала в вещевой мешок пару предметов одежды, немного чистого нижнего белья, две пары обуви и несколько личных принадлежностей из комода. Она решила не брать много всего, только несколько предметов первой необходимости для начала. Унести все свои вещи у него за спиной было просто мерзко. К тому же у нее не было много времени. Они проспали.
Пару любимых серег из шкатулки, подаренное матерью ожерелье, медальон бабушки. Из ванной она забрала любимое мыло и шампунь, дорогой парфюм. Не тот, что ей беспошлинно в аэропорту покупал Рис, которым она пользовалась, чтобы доставить ему удовольствие. То, которое она сама выбрала, так как любила аромат.
Гвен принесла мешок в гостиную. Книги, ДВД, компакт-диски… выбор казался весьма неплохим. Она опустилась на колени и вынула из нижней полки коробку с безделушками. Ее коробка любимых вещей. Это была старая коробка из-под обуви, обернутая в красивую подарочную упаковку, украшенную цветными лентами и лепестками, приклеенными к коробке. Он сняла крышку. Поздравительные открытки, рождественские открытки, открытки по случаю новой работы; засохшие цветы со свадьбы, на которой они были с Рисом; фотографии; органайзер-дневник из 1994 года с котенком на обложке; старые пригласительные в конвертах; пробка от шампанского с отметиной монеты; открытки оттуда отсюда; кусочек паззла; испорченные часы из ее подросткового возраста; браслет с брелоками, полученный в восемь лет; иностранные монетки; три письма от мальчика, которого она любила задолго до Риса, связанные уже потерявшими краску лентами; ярлыки от подарков "для Гвен с любовью"; раковина, которую она хранила по ныне забытым ею причинам; испорченная шариковая ручка; несколько ключей, уже ни к чему не подходящих; маленький красный дракон в заснеженном шарике. Тут же были черно-белые фотографии ее в трехлетнем возрасте на трехколесном велосипеде. Один уголок был смят и изображение померкло. Гвен повернула фотографию, в поисках объяснения "Хатрлесс-бич, в раннем возрасте". Сзади ничего написано не было.
Входная дверь со звоном открылась. Гвен резко поднялась. Вошел Рис. Он замер на месте и посмотрел на нее. Его лицо выглядело опухшим, словно он мало спал или много пил.
– Гвен, – выговорил он искренне удивленно.
– Привет, – выдавила она.
– Что ты здесь делаешь?
– Мне нужны некоторые вещи, – объяснила она. Хороший маневр. И совсем не жалкий.
– Разъезжаемся, да? – спросил он, посмотрев на вещмешок рядом с ней.
– Нет.
– Значит, возвращаешься?
– Нет, – она нахмурилась. – Я пока не знаю, что происходит. Я просто…
– Прошу тебя, – помахал он рукой, – избавь меня от этих "Мне нужно пространство и.т.д", ладно? Не могла бы ты? И потом, на мой взгляд, все это начинает превращаться в мыльную оперу, – он поколебался. – Ты бережешь себя?
– Да.
– Хорошо. Тебе есть, где оставаться?
– Да.
– С подругой?
– С… да.
– Номер есть? Адрес куда перенаправлять ищущих тебя. – Он скинул пальто.
– Все не так.
– А как все, Гвен? – спросил он, после прошел на кухню и наполнил чайник.
– Я не знала, что ты будешь здесь…
– Отгул. Дантист. Извини, что нарушил твои планы рыскать по углам за моей спиной, – он справился с удивлением и набрался уверенности и резкости.
– Это не так, – сказала она. – Я пришла утром, потому что нуждаюсь в некоторых вещах. Я пришла, когда тебя нет, потому что не знаю, что сказать тебе. Пока нет. И честно, это все.
– По мне звучит очень даже, как рыскать по углам за моей спиной.
– Нет. Не в том смысле, который ты вкладываешь. Я не готова для споров или…
– Или?
– Длинных, бессмысленных разговоров.
Рис кивнул.
– А когда? Когда будешь готова, по-твоему? На следующей неделе? После рождества? Ты сможешь назначить для меня время в промежутке между работой?
– Рис…
– Твоя коробка любимых вещей, – сказал Рис, заметив тару. – И ты говоришь, что не съезжаешь?
– Я просто просматривала.
– Чтоб я сдох, – пробормотал он, качая головой. – Какая трусость…. Какой же бесхребетной ты можешь быть? Прийти сюда и забрать вещи, пока я на работе. Очень похвально. Я видел взломщиков и получше…
– Я этого не хотела! – запротестовала она. – Не сейчас. Можешь ты понять? Именно поэтому я пришла, когда думала, что тебя нет. Я не хочу этого!
– Что ж, пока ты знаешь, чего ты хочешь, все нормально. Пока ты получаешь то, чего, мать твою, хочешь…
– Рис!
Он налитыми кровью глазами смотрел на нее.
– Я не готова к этому, – объяснила она. – Мне очень жаль, что сегодня так получилось, но я еще не готова это сделать.
Чайник начал закипать.
– Мне пора идти, – сказала Гвен.
– Так номер у тебя есть? Чтобы найти тебя, если понадобишься?
– Можешь звонить на мобильный.
– Как оказалось, не могу. Видит Бог, я пытался.
– Я отвечу, обещаю.
– Посмотрим.
Она надела пальто и забрала вещмешок. Гвен задержалась, чтобы вернуть коробку на место.
– Прости. Я позвоню.
– Да, – кивнул он. Рис смотрел в окно, не на нее. Мускулы его челюсти были напряжены.
– Я позвоню. Скоро. Так скоро, как смогу.
– Аха.
– Береги себя, ладно?
– Еще бы. Больше ведь никто не будет.
Она вышла, закрыв за собой дверь. Рис выдохнул и опустил голову. Он выключил чайник и обернулся на входную дверь
– И да, вот еще, я люблю тебя, – прошептал он.
Она припарковалась в углу. Утреннее движение мяло влажную землю: бирюзового цвета Кардиффский автобус, миникэб, транзитный Альфа курс, везущий болтающих стариков к ланчу в церкви, курьерский грузовичок, большой автомобиль с маленькими шипами на руле. Где-то выл сигнал автомобиля, ему отвечал такой же. Двигатели молчали. Выхлопные трубы дрожали, выпуская газ.
Гвен чувствовала себя больной, плохой и что еще хуже неправой. Она села в черный "Сааб". Стекла запотели, на пассажирском сиденье дремал Джеймс.
– Сделано? – спросил он, открывая глаза, когда дверь захлопнулась.
Она кинула вещмешок на заднее сиденье. Он повис на подголовнике. Она зло толкнула мешок, чтобы он приземлился на место.
– Гвен? В чем дело?
– Там был Рис, – Гвен взялась за ключи и откинулась.
– Черт. Измывался над тобой?
– Нет, – ответила она сурово. – Он не такой.
– Ладно, ладно. Я просто…
– Не надо.
– Извини.
– Он был такой грустный, такой разбитый, – она обернулась на Джеймса.
– Гвен…
– И это я с ним сделала. Я. Моя вина. Я пыталась объяснить, почему я там, но выглядела плохо, понимаешь?
– Все наладится, – сказал Джеймс.
– Это обещание?
– Да.
– Хотела бы я иметь твою уверенность. Все становится просто уродливым.
– Все будет хорошо.
– Я ненавижу врать.
– Ты уже говорила. – Джеймс выждал минуту. – Ты рассказала ему все?
– О чем?
Джеймс пожал плечами.
– Нет. Об этом ничего. Очень рано.
– Хорошо. Ты права. – Он выглядел немного подавленно, но в тот момент ее это не особо волновало. Джеймс вытер окно манжетой и посмотрел через него. – Янто звонил.
– Правда?
– Уточнял, где я. Спрашивал, не знаю ли я, где ты. Что-то произошло.
– В Хаб? – она завела мотор.
– Нет, – ответил Джеймс. – У меня есть адрес. Он сказал, чтобы мы там встретились с Джеком.
Она влилась в уличное движение.
1. вещество, замедляющее химические реакции и биологические процессы
Глава одиннадцатая
Буттаун – старое сердце индустриального Кардиффа – спускался раньше прямо к докам. По мнению закоренелых местных жителей, ничего не изменилось и по сей день.
Однако теперь Кардифф стал постиндустриальным. Копоть дымоходов и угольная зола из металлургического комбината больше не обволакивали полуденное солнце. Грязные составы уже не гремели по линии Тафф Вейл. Три миллиарда фунтов потраченных на пластическую операцию местности и доки уже не назывались доками. Они стали бухтой, сверкающе новой и соответствующей тысячелетию, где обедали в костюмах, процветали бистро, а за несколько тысяч фунтов можно было приобрести пентхаус с видом на плотину в развивающейся Куэй. Стойкие аборигены все еще называли это место Буттаун, воюя с натиском уже сделанных изменений.
Все, что осталось от Буттауна, все, что увековечило его имя, свернулось в клубок в сердце центральной зоны и полностью сдалось разрастающимся кирпичным домам и высоткам унылых 1950-х годов, скрещенных с призрачными венами железнодорожных рельсов, утопленных в гниющей викторианской мощеной дороге.
Блестяще-черный, безукоризненный SUV скользил по Анджелина-стрит, как охотящаяся борзая. Мимо неслись террасы, мечеть, уличное движение, рынки под открытым небом, магазины со все еще закрытыми во вторник утром ставнями, словно рыцари со спущенными забралами.
– Часовня? – спросила Тошико в седьмой раз.
– Терпение. Мы уже приближаемся, – ответил Джек.
Он свернул к Скин-стрит, затем затормозил, не давая грузовику перекрыть дорогу. Он повернул голову, опустил левую руку на подголовник и поехал задним ходом до Ливермор, после свернул налево, а потом направо. Под колесами скрипели булыжники.
Он въехал в узкий проход между старыми автомастерскими и выехал на широкий покрытый гравием пустырь. Старые автомобили на кирпичах смотрели на них проржавелыми фарами.
– Здесь? – спросила Тошико.
– Здесь, – ответил Джек, потянув ручной тормоз. – Ну и что ты мне скажешь?
Она пожала плечами и пригнулась, постучав по дисплею приборной доски с массивом данных, курсор которого превратился в черточку.
– Ничего? – предположила она.
– Дальше.
– Отсутствие фактов. Никаких данных. Что ты хочешь, чтобы я сказала?
– Именно это, – ответил Джек. – Здесь ничего нет.
– И почему…?
– Вообще ничего. Понимаешь?
– Хм, нет?
– Даже кирпичей и земли, – мягко добавил Джек.
– Ах, – выговорила Тошико. – Понимаю. Постой. Нет, не понимаю.
– Давай пройдемся, – предложил Джек.
Он вышел, она последовала за ним. Звук захлопнувшейся двери поднял в воздух голубей, которые перелетели на ближайшие руины. Воздух был влажным, заполненным минеральным запахом. По земле был разлит птичий клей[1]. Образовавшие арку железные балки казались черными на фоне белого неба. Они выглядели как кости гигантской рыбы.
Джек открыл багажник SUV. Он достал из коробки с устройствами компактный сканер и передал ей. Тошико крепко схватилась за него.
– А это для чего?
– Чтобы продолжать считывать ничего, которого здесь до сих пор нет. Тошико включила сканнер. Никаких данных, никаких скачков, ни одного писка.
– Знаешь, зачем я люблю работать с тобой, Джек?
– Нет.
– И я не знаю. Я надеялась, ты мне с этим поможешь.
– Да ладно тебе, – сказал он.
Они прошли по заросшему сорняками гравию и заскользили по склизким плитам, некогда каскадом ниспадавшим с крыш. Паутины, инкрустированные блестящими бриллиантами оставшейся от ночного ливня росы, протянулись между разломами брусьев. Они шагнули в тень того, что некогда было крышей склада.
– Что мы ищем? – ворчала Тошико.
– Все в свое время. Постарайся оценить местную архитектуру, – отозвался Джек, его голос отдался эхом. – Это было каменноугольное хранилище номер три Миллнера и Пибоди. Только в 1851 году это место производило и отгружало восемнадцать тонн кокса для двигателей империи. Разве одно это не поражает тебя до безумия?
– Количество?
– Нет, Тош, уголь. Словно он был бы нужен постоянно.
– Так. У меня все еще ничего, – сказал Тошико, стараясь перенастроить сканнер.
– Ничего? Хорошо. То, что нам нужно.
Она подбежала к нему. Камни под ее ногами шатались.
– Сюда, – сказал он, ведя ее к треснувшей входной двери, ведущей на другую часть пустыря.
Перед ними стояла маленькая церковь, заброшенная, с заколоченными окнами и дверями, боковые стены изрисованы граффити. Она находилась на территории склада.
– Святая Мария в падении, – сказал Джек довольный собой.
– Святая Мария в чем?
– Ее построили в 1803 году и разрушили в 1840 для прокладки дорог к складам.
– Но…
– Я не закончил…
– Я не начала. Разрушена в 1840 году? Но вот она.
– Именно. Она возвращается обратно, каждые тридцать пять или тридцать девять лет.
– Она… что?
– Можем считать себя счастливчиками. Она не должна была возвращаться до 2011 года.
– Еще раз, что?
– Ну же, – сказал Джек. Он достал из-под пальто револьвер.
– О, теперь я убедилась, – сказала Тошико.
Дэйви сошел с автобуса, когда тот подъехал к остановке.
– Счастливо, – сказал он водителю. Водитель проигнорировал его.
Дэйви поплелся по улице, три книги, которые он забрал в библиотеке, болтались в авоське. Снова собирался дождь. Он чувствовал его в воздухе. Он думал, куда же делся кот. Дэйви прихрамывая подошел к входной двери и порыскал в поисках ключей.
– Это Тафф! Это Таффи! – закричал чей-то голос.
Где же ключ? Под футляром для очков, в глубине кармана. Он покопался в нем.
– Тафф! Лови мяч, Таффи. Давай же, лови!
– Пошли прочь! – крикнул он, не оборачиваясь.
Мальчики начали толпиться. Шпана. Оззи и его приятели. Скучающие и в поисках потехи. Он слышал их. Чувствовал их запах: пива и травки. Да, он, черт возьми, знал, что такое травка. Он был старым, но не глупым.
– Таффи, Таффи, спой нам! – напевали они.
– Прочь!
Наконец-то. Наконец-то он достал ключи и всунул в замок. Он повернул ключ. Порой во влажную погоду дверь заедала. Ему приходилось толкать. Что-то больно ударило его в затылок. Ударило так сильно, что он лицом ткнулся в дверь. Дэйви Морган упал. Он сполз по двери дома, своего собственного, долбанного, дома и обмяк, чувствуя текущую из носа влагу.
– Вы, чертовы ублюдки, – прошептал он.
Перед ним на дорожке прыгал мяч. Топ-топ-топ.
Они бросили его в него, в его голову. Ублюдки. Он взглянул вверх. Шпата собралась на тротуаре, улюлюкала и смеялась, указывая на него. Оззи и другие полумальчики-полумужчины. С идиотскими прическами, идиотскими худыми лицами, в идиотской одежонке, в брюках, спадающих с бедер и выставляющих на показ исподнее.
– Вы, чертовы ублюдки, – выплюнул он.
– О, Таффи! Какое непотребное слово! – крикнул Оззи.
– Поимей его! Поимей его! – напевали остальные. Тощие мальчики. Тощие, чертовы, ублюдки.
Оззи взял мяч в руки и снова и снова бил о землю.
– Один на один, а, Таффи? Только ты и я? Один на один?
– Катись в ад, парень, – ответил Дэйви, поднимая свое тело.
Мяч заехал ему в лицо. Когда он снова упал, его пораненное колено выстрелило болью в бедро, он услышал только дикий, гомерический хохот. Они сломали ему нос. И щеку, так казалось. Чертовы, чертовы ублюдки.
Дэйви отморгнул слезы. Оззи вновь поднял прыгающий мяч.
– Хочешь еще, старый хрен? – спросил он.
Дэйви откуда-то выискал в себе йоту смелости и выпрямился. Он оперся на дверь и повернул ключ. Толкая дверь и входя внутрь, он почувствовал, как по спине отрекошетил мяч. Снова раздался смех.
Подставка для зонтов стояла за дверью там же, куда ее в 1951 году поставила Глинис. В ней были его черный зонт, ее бежевый раскладной и трость. Дэйви Морган не взялся ни один из них. Он схватился за другой предмет, мирно стоящий за дверью. Он стоймя повернулся к двери.
– Один на один, а, Таффи? – кричал Оззи, играя с мячом. Его хор из ублюдков скулил и визжал.
– Давай, чертова сволочь, – сказал Дэйви.
Оззи метнул в него мяч. Тот ударился о Дэйви и каким-то чудом остался в его руках. Шпана озадаченно замолкла на секунду. С легким шумом мяч начал спускаться. Дэйви Морган провел по нему лезвием и шлепнул об землю. Армейский байонет[2] номер один. Немного притупленный от времени, как и он сам, но все еще в семнадцать, мать его, дюймов длины и острый, как сволочь. Одного размера с мечом. Дэйви поднял оружие. Шпана вытаращилась на него.
– Пошли к дьяволу, паразиты, или я и по вам пройдусь, – заявил он, размахивая ножом.
Они смотрели прямо. Таращились. Бежали, как кучка педерастов, врассыпную вниз по улице. Дэйви взял авоську с книгами и зашел внутрь. Он положил байонет на место в подставке для зонтов и закрыл за собой дверь.
Дэйви сделал себе чай. Кота все еще не было видно. Миска с едой осталась нетронутой. Он сел за три одолженные книги. Каждая из них была иллюстрированным томом современной скульптуры. Он был уверен, что где-то раньше видел вещь из сарая или что-то вроде этого. Глинис любила скульптуру. Они как-то ездили в Бат на выставку современного искусства. В 1969. он согласился на это, потому что любил видеть ее счастливой. Тогда это ничего для него не значило. Но сейчас начало приобретать смысл. Он пролистывал страницы, останавливаясь на различных изображениях: Бранкузи, Эпштейн, Джакометти. Вот, что он видел. Тонкие, истощенные фигуры из металла; скрюченные, с выпяченными грудями, с горящими выдутыми конечностями; отполированные, неровные головы.
И все же не двигающиеся. Не жужжащие. Не ходящие.
Гвен въехала на "Саабе" на пустырь. Они оба видели припаркованный сзади SUV.
Они выбрались наружу.
Гвен смотрела вокруг, Джеймс пристроил блютуз устройство.
– Джек? Тош? Алло?
Он умолк, прислушиваясь. Выражение лица мрачнело.
– В чем дело? – спросила Гвен.
– Джек сказал – вареные яйца, – ответил Джеймс.
Они начали бежать.
1. употребляется для ловли мелких певчих птиц; варится из разных смолистых растений, молодых сосновых шишек, обыкновенного столярного клея, а также из конопляного масла
2. холодное колющее оружие, притыкаемое к стволу ружья (винтовки, карабина, автомата) для штыкового боя